Окаянный дом - Бабицкий Стасс

Лаптев заглянул на несколько строчек вперед и вздохнул:

– Сумел, Ваше высокородие.

– Шлепаный косоглузд! Быть того не может! – воскликнул статский советник. – Читай… Читай скорее, чего застыл.

– «Сомов решил отправиться к князю поутру, чтобы не беспокоить его светлость посреди ночи, и записал те самые непонятные буквы. Возможно, он опасался забыть главное. Место, где свершилось преступление. Эти буквы должны означать адрес, расположенный где-то во вверенном ему округе. Стало быть, сокращение – „Ч. З. Р. Т.“ – указывает на Пять углов».

– Ну, очевидно же, – крякнул Волгин из-под стола. – На Пяти углах сходятся Чернышев переулок, Загородный проспект, Разъезжая и Троицкая улицы. «Ч. З. Р. Т.» Могли бы и сами догадаться.

Куманцов устало махнул рукой:

– Иди ты…

– «Там расположены заведения, которые инспектировал Сомов. Мариинская гимназия, коммерческое училище и еще что-то третье, не могу вспомнить, но это и не важно. Сомов указал на коммерческое училище. Он собирался назавтра дать ход этому делу, а перед сном отправился пить вино по заведенной традиции. Люди, одержимые идефикс, цепляются за эти традиции, как плющ за ажурные стены беседки. Но на свою беду, встретил в ресторации попечителя коммерческого училища. Не сумел сдержать гнева и обрушился с обвинениями, тем самым подписав себе смертный приговор.

Все его действия после скандала казались вам безумными выкрутасами, – во всяком случае, так они описаны в письме, – но теперь вы сумеете проследить четкую логику. Взбудораженный и распаленный Сомов решил, что до утра ждать нельзя. Он позвал извозчика и рванул в Стрельну, в родовое имение князя Львова, чтобы уведомить того обо всех обстоятельствах дела. По пути заметил пожарный экипаж и свернул в тень первого попавшегося особняка. Понимая, что его преследователи устроят засаду на подъезде к Стрельне, повернул назад. Извозчика оглушил и выбросил, желая избежать лишних вопросов и связанного с ними промедления».

Лаптев перевел дух и налил воды из графина, промочить горло. Никто его не перебивал. Статский советник задумчиво крутил золотую пуговицу, а Волгин, похоже, уснул.

– «Попечитель же прямиком из ресторана отправился к своему сообщнику, предупредить об опасности. Брандмайор кликнул свою банду – верных людей, которые были в доле, – и они спешно выехали на двух экипажах. Тот, что полегче, с порожней бочкой, помчался в Стрельну – перехватить Сомова. Им удалось нагнать и даже перегнать нанятого извозчика, ведь лошади у пожарных самые быстрые в городе, это всем известно. Другой, с полной бочкой, остался на выезде из Петербурга, дожидаться возвращения Сомова. На случай если торопыги упустят опасного разоблачителя. А они и упустили. Надворный советник поехал обратно в столицу, где и наткнулся на засаду.

Попечитель коммерческого училища, апеллируя к давнему знакомству, убедил Сомова выйти из пролетки. Отозвал к обочине. Здесь они с брандмайором предложили щедрую взятку за молчание. Безумец возмущенно отказался и направился к угнанной коляске. Бригадир подал условный знак. Скорее всего, свистнул… Замечали вы, господа, пожарные иной раз очень переливчато свистят?! Тяжелая бочка сорвалась с места. Кони затоптали несчастного старика, колеса проехали по его груди, оставляя полосы креозота.

Сидя в Москве я не смогу указать, кто именно замешан в этом деле. Ведь на равном удалении от Пяти углов расположены две каланчи. Та, что на Невском, и еще одна, возле Сенной площади. Но могу вас заверить, один из двух брандмайоров виновен. Без сомнения! Дальше ваша задача на допросе выведать у попечителя училища, кто именно его подкупил, или запугал. Учитывая, что денег пожарным платят не так много, вероятнее всего чинушу загнали на преступный путь угрозами».

Куманцов выловил из чая раздавленный ломтик лимона, разжевал и поморщился.

– Много там еще?

– Пол страницы, Григорий Григорьевич.

– Ладно, читай.

– «Господа, вам непременно следует изловить всех причастных к поджогам! Иначе опасные игры отдельных брандмайоров доведут до большой беды. В моей памяти жив еще лютый пожар 1862 года, когда за одну ночь выгорел весь Апраксин двор. Огонь сожрал мост через реку, скакнул на противоположный берег и, подгоняемый ветром, спалил все деревянные дома до самого Щербакова переулка. Я в тот день в задумчивости гулял по набережной и не заметил, как оказался в самом центре пожара. Побежал прочь, задыхаясь в дыму, нырял во дворы, надеясь укрыться. А стихия настигала, обжигая затылок горячим дыханием…

Мне повезло, господа. Я выбрался. Повезло и тем двух малышам, которых я разглядел в окне какого-то флигеля, разбил стекло и выволок скулящие комочки из пламени… Но сколько людей в ту ночь сгорели в своих постелях? Сколько домов обратились в пепел? Теперь, при здравом размышлении, я не исключаю, что и та напасть могла начаться с поджога, устроенного ради наживы…

Копию этого письма я уже отправил г-ну Львову. Александр Дмитриевич знаком с проблемой и не раз публично возмущался бесчинствами, что учиняют иные дружины. В том же самом «Листке» говорится: на открытии передвижной выставки Огненный Князь, – чудесное прозвище придумали ему газетчики! – торжественно обещал выгнать из пожарного общества всех паршивых овец, порочащих честь мундира. Искренне надеюсь, что впредь проверку кандидатов будут проводить тщательнее».

– Блажен, кто верует, – проворчал Куманцов. – А впрочем, князь Львов – человек с характером. Может у него хватит сил да терпения повыдергивать все сорняки.

Он прошелся по кабинету, споткнулся о чиновника по особым поручениям.

– Да что же такое! Разлегся, бугай… Встать!

Волгин с трудом поднялся на ноги, покачался из стороны в сторону, привыкая к ощущениям, подал мундир начальнику и сказал невпопад:

– А мне непонятно… На кой ляд мертвого Сомова усадили в коляску?

– Про это здесь тоже есть, – помахал письмом Лаптев. – «В деле остался непонятный момент, который я так и не смог до конца разгадать. Зачем обнаженный труп Сомова посадили в экипаж и пустили кататься по городу? Возможно, вы сумеете установить истину во время допроса подозреваемых. Я же поделюсь осторожным предположением. Всем известно, что сумасшедшие обладают невероятной силой и живучестью. Возможно, Сомов погиб не сразу, а только впал в бессознательное состояние. Пока убийцы раздевали его и оттаскивали в придорожную канаву, признаков жизни не подавал. Через какое-то время очнулся – ночи прохладные, зябко без одежды. Залез на облучок, пустил лошадей шагом, да через несколько секунд помер. Обсудите эту версию с врачом, который производил вскрытие. Не исключено, что мое предположение подтвердится».

Молодой следователь приосанился, надулся от гордости и прочитал с особым выражением последние строки:

– «Хочу сказать искреннее спасибо тому следователю, кто догадался прислать мне полный нумер „Петербургского листка“. По одной странице разгадать сию головоломку было бы затруднительно. И, разумеется, все мы должны мысленно поблагодарить покойного Сомова. Его безумная подозрительность и привычка читать каждую букву с особым вниманием, выискивая тайные связи между опубликованными в газете сообщениями, в итоге помогли раскрыть преступный заговор».

– Так министру и доложу! – воскликнул Куманцов, надевая фуражку. – Этими самыми словами.

Лаптев фыркнул, прикрывшись исписанным листом бумаги.

– Что там еще?

– Да так…

– Читай уж, что пишет этот гений.

– «Так министру и доложите. Этими самыми словами».

– Не может быть, чтоб он и это угадал! А ну-ка покажи письмо.

Статский советник покраснел, перечитав последние строчки. Пробормотал что-то невнятное и стряхнул с мундира прилипшие крошки.

– И никаких «с глубоким почтением» или «искренне ваш», – особист сделал пару нетвердых шагов и заглянул через плечо Куманцова, разглядывая подпись. – Просто буква М с косыми закорючками и двойной петлей. Да-с, Ваше высокородие… Вот оно и случилось. Московский сыщик натянул-таки нос столичной полиции.